Хорал [litres] - Кент Харуф
– Вам сказали, что, возможно, еще долго? – спросила она.
Они кивнули.
– Надо было подождать, – сказала она. – Я приехала слишком рано.
– Нет, брось, – возразил Рэймонд. – Ты приехала как раз вовремя. Это мы опоздали, если уж на то пошло. Тебе гораздо лучше находиться здесь, чем там, в доме.
– Я не хотела доставлять хлопот, – посетовала она. – Я думала, роды близко.
– Нет, – сказал Гарольд. – Ты нам помогла. Мы очень нервничали, ожидая вот так, вдали от города. Мы были полностью готовы приехать на пять часов раньше, если хочешь знать.
– Я просто хотела сразу родить, чтобы вы тут не ждали. Теперь уже не получится.
– Что ж, можешь перестать переживать из-за этого, – успокоил ее Рэймонд. – Даже не думай об этом. Просто занимайся своим делом, делай что нужно. И если мы чем-то можем помочь, только дай знать. Мы ничего в этом не смыслим. Мы не знаем, чем можем быть полезны.
– Ну, – добавил Гарольд, – мы можем смотаться за родовспомогателем для коров. Полагаю, это все, что мы знаем о рождении на свет.
Она взглянула на него. На ее лице не отображалось ничего.
– О, черт, – проговорил он. – Ты уж меня прости. Я пытался пошутить. Я не имел в виду ничего дурного, Виктория.
Она слегка встряхнула головой и улыбнулась. Ее лицо сильно раскраснелось, а зубы казались очень белыми.
– Я знаю, – сказала она. – Можешь шутить, если хочешь. Я только рада. Вы оба так добры ко мне.
Затем снова пришла схватка, и они следили, как девушка собралась в постели, дышала, пыхтела, прикрыв глаза. Вскоре, когда волна прошла, девушка открыла глаза, но было ясно, что она все еще сосредоточена на том, что происходит внутри нее и нигде больше, и братья Макфероны сидели на стульях у стены возле ее постели и переживали за нее сильнее, чем из-за чего-либо за последние пятьдесят лет, следили за всем и остались с ней до утра.
В полночь пришел старый доктор Мартин и сообщил им, что они могут съездить домой. Он лично заглянул проверить, как девушка, и обнаружил, что до родов еще далеко.
– В этом нет ничего необычного, – сказал он, – это ведь ее первый ребенок.
Он сообщил, что останется здесь на всю ночь, будет спать в больнице и что медсестры позовут его, если что-то изменится, и могут позвонить братьям тоже, если те хотят. Но братья Макфероны не захотели уезжать. Они остались в палате, и девушке удалось поспать немножко между схватками, она то и дело проваливалась в сон, а возле ее постели сидели они, бдели в молчаливом оцепенении и ждали вместе с ней. Медсестры заглядывали несколько раз в час, проверяли ее, и в эти моменты братья выходили в коридор, но потом возвращались, когда медсестры уходили, удовлетворенные. Так продолжалось всю ночь. На рассвете Макфероны выглядели плохо. Их лица были изможденными и белыми как мел, глаза покраснели и чесались. Девушка, однако, была относительно спокойна и намерена все сделать правильно. Она очень устала, но держалась хорошо. Она все еще сосредотачивалась и очень старалась. Она умоляла их съездить домой отдохнуть, но они не соглашались оставить ее ни по ее просьбе, ни по рекомендациям врача.
Наконец в девять утра, в один из кратких моментов ожидания в коридоре, Гарольд сказал брату:
– Хотя бы один из нас должен съездить домой и покормить скот. Ты ведь знаешь.
– Я не уеду, – ответил Рэймонд.
– Я и не думал. Это уж я понял. Но я вернусь. Оставайся здесь. Будь тут за нас двоих. Я вернусь, как только смогу.
Когда им разрешили войти в палату, Гарольд сообщил девушке, что уезжает, и она ответила, что, конечно, он должен это сделать, и он коснулся ее руки и вышел. Рэймонд снова сел рядом на стул возле ее постели. Когда приходили схватки, он пытался подбадривать ее как мог, и она очень старалась, и время продолжало течь.
Затем Рэймонда вновь попросили выйти в коридор. Он стоял и ждал, когда ее закончат осматривать, но потребовалось больше времени, чем обычно, и когда медсестры вышли, выкатили койку девушки; он увидел ее, и она взглянула на него и слабо улыбнулась, а ее покатили по коридору прежде, чем он успел придумать, что ей сказать, или хотя бы сделать какой-то подбадривающий жест. Одна из медсестер сообщила ему, что доктор Мартин назначил ей капельницу с окситоцином, чтобы ускорить роды, и теперь ее везут в родовой зал. Медсестра сказала, что ему стоит выйти и подышать, похоже, ему это нужно. Кто-нибудь найдет его, когда все закончится.
– С ней все будет хорошо?
– Да. Вам не стоит беспокоиться.
Он встал на улице у заднего входа в больницу, на свежем воздухе, просто дышал и ждал, не опираясь ни на что, стоял поодаль от стены и перил крыльца, будто очутился здесь нечаянно и ему сказали не двигаться и не прикасаться ни к чему, что может его поддержать, пока кто-то не выйдет и не скажет, что можно расслабиться. Никого больше там не было. Он смотрел в переулок и на внутреннюю парковку. Стоял и не двигался. Его руки висели по бокам. Таким доктор Мартин и нашел его час спустя, все еще в каком-то одиноком оцепенении у заднего входа.
– Макферон?
Рэймонд медленно взглянул на него.
– Можете пройти к ней.
– К Виктории?
– Да.
– Она жива?
– Что? Конечно, жива.
– С ней все хорошо?
– Она в сознании и разговаривает. Но устала. Не хотите узнать про ребенка?
– Кто у нее?
– Девочка.
– И вы утверждаете, что с Викторией Рубидо все хорошо?
– Да.
Рэймонд разглядывал его.
– И то, что вы говорите, правда?
– Да. Говорю же, с ней все нормально.
– Не знаю, – сказал Рэймонд. – Я так боялся…
Тут он резко наклонился вперед, схватил руку старого доктора Мартина и крепко дважды ее пожал, отпустил и помчался внутрь.
Она все еще держала младенца на груди, лежа в постели, когда он влетел в палату, а она смотрела на малышку, прижав ее к себе. Она взглянула на него, когда он вошел, и ее глаза сияли.
– Он говорит, с тобой все нормально, – сказал Рэймонд.
– Да. Правда, она прекрасна? – она развернула к нему младенца.
Рэймонд посмотрел
